Холмский ученый лингвист. Хомский Ноам: цитаты. Обращение к гражданам как к маленьким детям

Аврам Ноам Хомский - американский лингвист, политический публицист, философ и теоретик. Институтский профессор лингвистики Массачусетского технологического института, автор классификации формальных языков, называемой иерархией Хомского. Его работы о порождающих грамматиках внесли значительный вклад в упадок бихевиоризма и содействовали развитию когнитивных наук. Помимо лингвистических работ, Хомский широко известен своими радикально-левыми политическими взглядами, а также критикой внешней политики правительства США. Сам Хомский называет себя либертарным социалистом и сторонником анархо-синдикализма.

«Нью-Йорк таймс Бук Ревью» однажды написала: «Если судить по энергии, размаху, новизне и влиянию его идей, Ноам Хомский - возможно, самый важный из живущих сегодня интеллектуалов» (впрочем, как Хомский с иронией отметил, далее в этой статье выражается недовольство тем, что его политические работы, которые часто обвиняют «Нью-Йорк таймс» в искажении фактов, «сводят с ума бесхитростностью»). По данным «Arts and Humanities Citation Index», между 1980 и 1992 годами Хомский был самым цитируемым из живущих учёных и восьмым по частоте использования источником для цитат вообще.
Ноам Хомский родился в 1928 году в Филадельфии, штат Пенсильвания, в еврейской семье. Его родители - известный гебраист, профессор Уильям Хомский (William Chomsky, 1896-1977, родился в местечке Купель Волынской губернии) и Элси Симоновская (родилась в Бобруйске). Родным языком его родителей был идиш, однако в семье на нём не разговаривали.
С 1945 года Ноам Хомский изучал философию и лингвистику в Университете Пенсильвании. Одним из его преподавателей был профессор лингвистики Зеллиг Харрис. Именно он посоветовал Хомскому составить систематическую структуру какого-либо языка. Политические взгляды Харриса также оказали сильное влияние на Хомского.
В 1947 году Хомский начинает встречаться с Кэрол Шац, с которой он познакомился ещё в детстве, а в 1949 году они поженились. У них было трое детей; они оставались в браке до её смерти в 2008 году. В 1953 году они вместе с женой какое-то время жили в кибуце в Израиле. На вопрос, было ли пребывание там разочарованием, он ответил, что ему там нравилось, однако он не мог выносить идеологическую и националистическую атмосферу.
Хомский получил докторскую степень в Университете Пенсильвании в 1955 году, но четыре года перед этим большинство своих исследований проводил в Гарвардском университете. В докторской диссертации он начал развивать некоторые свои лингвистические идеи, которые затем раскрыл подробнее в книге «Синтаксические структуры» 1957 года.
В 1955 году Хомскому поступило предложение от Массачусетского технологического института (MIT), где с 1961 года он начал преподавать лингвистику. Именно в это время он оказался вовлечённым в политику, примерно с 1964 года публично выступая против участия США во Вьетнамской войне. В 1969 Хомский опубликовал книгу-эссе о Вьетнамской войне «American Power and the New Mandarins» (Американская держава и новые мандарины). С этого времени Хомский стал широко известен благодаря своим политическим взглядам, выступлениям и ещё нескольким книгам по теме. Его взгляды, чаще всего классифицируемые как либертарный социализм, были широко поддержаны левыми и, одновременно, вызвали шквал критики со стороны всех других областей политического спектра. Несмотря на вовлечённость в политику, Хомский продолжает заниматься лингвистикой и преподаванием.
Наиболее известная работа Хомского «Синтаксические структуры» (1957) оказала огромное влияние на развитие науки о языке во всём мире; многие говорят о «хомскианской революции» в лингвистике (смене научной парадигмы в терминах Куна). Восприятие тех или иных идей созданной Хомским теории порождающей грамматики (генеративизма) ощущается даже в тех направлениях лингвистики, которые не принимают её основных положений и выступают с резкой критикой данной теории.
Работы Ноама Хомского оказали значительное влияние на современную психологию. С точки зрения Хомского лингвистика является разделом когнитивной психологии. Его работа «Синтаксические структуры» помогла установить новую связь между лингвистикой и когнитивной психологией и легла в основу психолингвистики.
В 1959 году Хомский публикует критику работы Б. Ф. Скиннера «Вербальное поведение».
Эта работа во многом проложила путь когнитивной революции, смены основной парадигмы американской психологии с бихевиоральной на когнитивную.

Хомский является одной из самых известных фигур левого крыла американской политики. Он характеризует себя в традициях анархизма (либертарного социализма), политической философии, которую он кратко объясняет как отрицание всех форм иерархии и их искоренение, если они не оправданы. Хомский особенно близок к анархо-синдикализму. В отличие от многих анархистов, Хомский не всегда выступает против избирательной системы; он даже поддерживал некоторых кандидатов. Он определяет себя как «fellow traveler» («попутчик») анархистской традиции, по контрасту с «чистым» анархистом. Этим он объясняет свою готовность иногда сотрудничать с государством.
Хомский также считает себя сионистом, хотя он отмечает, что его определение сионизма в наше время большинством рассматривается как антисионизм.
В целом, Хомский не сторонник политических званий и категорий, и предпочитает, чтобы его взгляды говорили сами за себя. Его политическая активность заключается, в основном, в написании журнальных статей и книг, а также в публичных выступлениях. Сегодня он один из самых известных левых деятелей, особенно среди учёных и студентов университетов. Хомский часто путешествует по США, Европе и другим странам.
Хомский является последовательным критиком правительств США и их политики. Он указывает две причины своего особого внимания к США. Во-первых, это его страна и его правительство, поэтому работа по изучению и критике именно их будет иметь больший эффект. Во-вторых, США являются единственной на текущей момент сверхдержавой, и поэтому ведут агрессивную политику, как и все сверхдержавы. Впрочем, Хомский бегло критиковал и соперников США, таких, как Советский Союз.

Звания и награды
Distinguished Scientific Contribution Award от Американской психологической ассоциации
Премия Киото (1988)
Медаль Гельмгольца (1996)
Медаль Бенджамина Франклина (1999)
Премия Dorothy Eldridge Peacemaker
Carl-von-Ossietzky-Preis für Zeitgeschichte und Politik (2004)
Thomas Merton Award (2010)
Erich-Fromm-Preis (2010)
Сиднейская премия мира (2011)
Он двукратный призер премии Orwell Award, вручаемой Национальным советом учителей английского языка за работу «Distinguished Contributions to Honesty and Clarity in Public Language» (в 1987 и 1989).

Язык — пространство для творчества, математически точная система, встроенная с рождения в наш мозг, или то и другое одновременно? Сегодня мы разбираемся, как Ноам Хомский повлиял на современное понимание языка, почему язык более сложен, чем об этом говорят разработчики искусственного интеллекта, и какие всё-таки есть недостатки у теории универсальной грамматики.

Справка. Ноам Хомский родился 7 декабря 1928 года в Филадельфии, штат Пенсильвания. Он известен как основоположник генеративного направления в лингвистике, философ, теоретик, политический активист. Студентом он изучал математику, лингвистику и философию. С 1962 года является профессором в Массачусетском технологическом институте и преподает там по сей день. Соотечественники называют Ноама Хомского «Американский Сократ».

Одной из первых, а также и широко известных работ Хомского является книга «Синтаксические структуры» (1957), в которой он изложил идею генеративной, или порождающей лингвистики.

«Конечным результатом этих исследований должна явиться теория лингвистической структуры, в которой описательные механизмы конкретных грамматик представлялись бы и изучались абстрактно, без обращения к конкретным языкам».

Особенность метода Хомского заключается в том, что он представил грамматику естественного языка в виде механизма, который способен породить бесконечное число грамматически правильных предложений при наличии изначально ограниченных языковых ресурсов. Однако его целью было не только выявить математически точную грамматическую систему, но также объяснить творческое использование языка людьми и механизмы усвоения языка детьми.

Идея универсальной грамматики возникла на базе целого комплекса исследований, посвященных теме связи языка и мышления, в частности на тексте Выготского («Мышление и речь», 1934), а также основана на взглядах Декарта относительно врожденного характера мышления.

Взгляды Ноама Хомского неоднократно претерпевали изменения, но его фундаментальная посылка оставалась неизменной – способность к языку является врожденной. Однако что именно является врожденным? Ученый считает, что универсальная грамматика как общий набор синтаксических правил встроена в мозг. Таким образом, логика, согласно которой мы выстраиваем предложения, оперируем языковыми конструкциями, продиктована самой природой, биологическими особенностями нашего мозга, и это является одним из условий, согласно которым существует универсальная грамматика.

«Исследование универсальной грамматики – это исследование природы человеческих интеллектуальных способностей. Оно пытается сформулировать необходимые и достаточные условия, которым должна удовлетворять некоторая система, чтобы считаться потенциальным человеческим языком, — условия, которые не просто случайно оказались применимыми к существующим человеческим языкам, а которые коренятся в человеческой «языковой способности» и образуют, таким образом, врожденную организацию, которая устанавливает, что считать языковым опытом и какое именно знание языка возникает на основе этого опыта».

Действительно ярким примером в пользу этой идеи служит наблюдение за тем, как дети научаются языку. Примерно в возрасте двух лет ребенок уже понимает речь, очевидно не имея никакой теоретической основы для этого понимания. Кроме того, любой человек с нормальным уровнем умственного развития способен использовать язык.

В то же время у многих взрослых людей возникают трудности при изучении механизмов работы биологических или физических законов, хотя эти системы устроены на порядок проще, чем лингвистическая, как утверждает ученый. Таким образом, Хомский уверен, что изучение структуры языка, а также его свободного употребления поможет понять устройство человеческого ума. Его теория была новым подходом в изучении проблемы отношений языка и мышления.

Наиболее оригинальным и действительно революционным аспектом теории языка Хомского стала его убежденность в том, что формирование языка происходит не от звуков к словам и, далее, к предложениям, а, наоборот, от абстрактных синтаксических структур к фонетике. Таким образом, генеративизм стал заниматься не изучением и описанием языка, но моделированием процесса формирования языка вообще, на самом абстрактном уровне, изолированном от привязки к какому бы то ни было конкретному языку.

Однако с точки зрения эпистемологии, теория универсальной грамматики приводит нас к признанию невозможности получения объективного знания индивидом, то есть к антиреализму. Врожденная способность к языку, если таковая и есть, обеспечивает, но и ограничивает наши познавательные возможности — в точности, как категории в теории Канта.

В связи с этим вспоминаются взгляды позднего Витгенштейна, который был убежден, что невозможно обнаружить никаких устойчивых образований в естественном языке. Его точка зрения исключает существование универсальной грамматики. Согласно позднему Витгенштейну, мы не способны на адекватное постижение реальности как таковой. Индивид обречен иметь дело с «эпистемологическим плюрализмом», суть которого раскрыта в терминах «языковые игры», «семейные сходства» и «формы жизни».

Углубляемся

В то же время Хомский критикует подход, при котором способность к языку рассматривается как эволюционирующая. Говорить о том, что способность к речи развивалась в зависимости от целей индивида, неверно, считает ученый, т.к. язык имеет слишком много функций и разнообразные формы его использования.

«Допускать эволюционное развитие «высших» стадий из «низших» имеется не больше оснований, чем допускать эволюционное развитие от дыхания к ходьбе».

Например, животные, обладающие ограниченным набором знакового языка, используют коммуникацию со строго определенными целями. Шимпанзе всегда будет показывать один и тот же знак или издавать один и тот же звук при желании сообщить зафиксированную за этим действием информацию. Использование языка человеком основано на других принципах. Человеческий индивид способен сообщить один и тот же факт множеством различных способов. Кроме того, человек может говорить, просто потому что хочет общаться, он может обманывать, шутить, использовать метафоры и прочее. В связи с этим возникает необходимость ввести термин «языковая компетенция».

«Языковая компетенция – знание языка, имеющееся у каждого нормального носителя языка», а также знание некоторых способов использования языка в процессе его употребления говорящим или слушающим .

Иначе говоря, область применения языка настолько сложна, что не возникает сомнений в уникальности устройства человеческого интеллекта.

Читайте по теме

Хомский признает, что он не дает неопровержимых доказательств в пользу того, что универсальная семантика имеет биологическое происхождение. Кроме того, его теория не охватывает всей совокупности фактов относительно языка и мышления. Однако он настолько уверен в верности выбранного направления для развития лингвистики, что призывает ученых к активной разработке своих идей в будущем.

В заключении к труду «Язык и мышление» Хомский пишет:

«Я старался обосновать мысль о том, что исследование языка вполне может, как и предполагалось традицией, предложить весьма благоприятную перспективу для изучения умственных процессов человека. Творческий аспект использования языка, будучи исследован с должной тщательностью и вниманием к фактам, показывает, что распространённые сейчас понятия привычки и обобщения как факторов, определяющих поведение или знание, являются совершенно неадекватными. Абстрактность языковой структуры подтверждает это заключение, и она, далее, наводит на мысль, что как в восприятии, так и в овладении знанием мышление играет активную роль в определении характера усваиваемого знания. Эмпирическое исследование языковых универсалий привело к формулированию весьма ограничивающих и, я думаю, довольно правдоподобных гипотез, касающихся возможного разнообразия человеческих языков, гипотез, которые являются вкладом в попытку разработать такую теорию усвоения знания, которая отводит должное место внутренней умственной деятельности. Мне кажется, что, следовательно, изучение языка должно занять центральное место в общей психологии».

Ссылки на источники

Хомский Н. Синтаксические структуры = SyntacticStructures // Новое в лингвистике. - М., 1962. - Вып. II. С. 415

Хомский Н. Язык и мышление // М.: Изд. Московский университет, 1972. С. 16 — 38

Витгенштейн Л. Философские исследования // Витгенштейн Л. Философские работы. М.: Гнозис, 1994. Ч. I. С. 75–319.

Выготский Лев Семенович. Мышление и речь. Изд. 5, испр. — Издательство ‘Лабиринт’, М., 1999. — 352 с.

Кубрякова Е.С. Эволюция лингвистических идей во второй половине ХХ века // Язык и наука в конце ХХ века. М., 1995. С. 144-238.

Хомский, Н. Аспекты теории синтаксиса / Хомский Н. – М.: Изд. Московского университета, 1972. С. – 278

Хомский Н. Картезианская лингвистика. Глава из истории рационалистической мысли: Пер. с англ. / Предисл. Б. П. Нарумова. - М.: КомКнига, 2005. - 232 с.

Quine W.V.O. Word and object. - Harvard university & the Massachusetts Institute of Technology, 1960. P. — 277

Дата создания: 28/12/2010

Аврам Ноам Хомский (часто транскрибируется как Хомски или Чомски , англ. Avram Noam Chomsky - Эврэм Ноэм Чомски ; 7 декабря 1928, Филадельфия, штат Пенсильвания, США) - американский лингвист, политический публицист и теоретик. Институтский профессор лингвистики Массачусетского технологического института, автор классификации формальных языков, называемой иерархией Хомского , основатель генеративной (порождающей) грамматики. Многими признается величайшим лингвистом ХХ века.

Помимо лингвистических работ, Хомский широко известен своими радикально-левыми политическими взглядами, а также критикой внешней политики правительств США. Сам Хомский называет себя либертарным социалистом и сторонником анархо-синдикализма.

Имя

По-английски имя пишется Avram Noam Chomsky , где Avram (אברם) и Noam (נועם) - еврейские имена, а Chomsky - славянская по происхождению фамилия Хомский (ch - польский и немецкий способ передачи звука [х]). Англоговорящие же, как и он сам, произносят имя, как оно читается в соответствии с английскими правилами чтения: Эврэм Ноум Чомски (звук) .

Биография

Хомский родился в 1928 году в Филадельфии, штат Пенсильвания. Его отцом был Зеев Владимир Вильям Хомский, уроженец Украины, учёный, еврей. С 1945 года Ноам Хомский изучал философию и лингвистику в Университете Пенсильвании. Одним из его преподавателей был профессор лингвистики Зеллиг Хэррис, политические взгляды которого он перенял.

Хомский получил докторскую степень от Университета Пенсильвании в 1955 году, но четыре года перед этим большинство своих исследований проводил в Гарвардском университете. В докторской диссертации он начал развивать некоторые свои лингвистические идеи, которые затем раскрыл подробнее в книге «Синтаксические структуры» 1957 года. Это, пожалуй, его самая известная работа в области лингвистики.

После получения степени доктора философии, Хомский преподавал в МТИ в течение 19 лет. Именно в это время он оказался вовлечённым в политику, примерно с 1964 года публично выступая против участия США во Вьетнамской войне. В 1969 Хомский опубликовал книгу-эссе о Вьетнамской войне «American Power and the New Mandarins» (Американская держава, или Новые мандарины). С этого времени Хомский стал широко известен благодаря своим политическим взглядам, выступлениям и ещё нескольким книгам по теме. Его взгляды, чаще всего классифицируемые как либертарный социализм, принесли ему как широкую поддержку среди левых, так и множество критиков из всех областей политического спектра. Несмотря на вовлечённость в политику, Хомский продолжает заниматься лингвистикой и преподаванием.

Взгляд на критику научной культуры

Хомский в корне не согласен с деконструкционистской и постмодернистской критикой науки:

Я провёл значительную часть моей жизни над такими вопросами, используя единственные известные мне методы; те методы, которые осуждаются здесь как «наука», «рационализм», «логика» и так далее. Поэтому я читал различные работы, питая надежду, что они позволят мне «переступить» эти ограничения или, может быть, предложат совершенно другой курс. Боюсь, я был разочарован. Возможно, это моя собственная ограниченность. Достаточно часто «мои глаза тускнеют», когда я читаю многосложные рассуждения на темы постструктурализма и постмодернизма; то что я понимаю - это или в значительной степени трюизм, или ошибка, - но это лишь часть всего текста. Действительно, существует множество других вещей, которые я не понимаю, например, статьи по современной математике или физические журналы. Но здесь есть разница. Во втором случае я знаю, как прийти к пониманию, и делал это в особенно интересных для меня случаях; и я знаю, что люди из этих областей могут объяснить мне содержание с учётом моего уровня, так что я могу достичь желаемого понимания (пусть частичного). Напротив, похоже, никто не может объяснить мне, почему современный пост-то-или-это не является (по большей части) трюизмом, ошибкой или тарабарщиной, и я не знаю, как поступать дальше .

Оригинальный текст (англ.)

I have spent a lot of my life working on questions such as these, using the only methods I know of; those condemned here as "science", "rationality", "logic" and so on. I therefore read the papers with some hope that they would help me "transcend" these limitations, or perhaps suggest an entirely different course. I"m afraid I was disappointed. Admittedly, that may be my own limitation. Quite regularly, "my eyes glaze over" when I read polysyllabic discourse on the themes of poststructuralism and postmodernism; what I understand is largely truism or error, but that is only a fraction of the total word count. True, there are lots of other things I don"t understand: the articles in the current issues of math and physics journals, for example. But there is a difference. In the latter case, I know how to get to understand them, and have done so, in cases of particular interest to me; and I also know that people in these fields can explain the contents to me at my level, so that I can gain what (partial) understanding I may want. In contrast, no one seems to be able to explain to me why the latest post-this-and-that is (for the most part) other than truism, error, or gibberish, and I do not know how to proceed.

Хомский отмечает, что критика «науки белых мужчин» имеет много общего с антисемитскими , политически мотивированными атаками нацистов против «еврейской физики» во время существования движения «Deutsche Physik», направленными на очернение результатов, полученных учёными-евреями:

Фактически, сама идея «науки белых мужчин», боюсь, напоминает мне «еврейскую физику». Возможно, это ещё один мой недостаток, но когда я читаю научную работу, я не могу сказать, является ли автор белым и мужчина ли он. Это же справедливо в отношении обсуждения работы в классе, в офисе или где-нибудь ещё. Я сильно сомневаюсь, что небелые, немужского пола студенты, друзья и коллеги, с которыми я работал, были бы сильно впечатлены доктриной, согласно которой их мышление и понимание отличается от «науки белых мужчин» из-за их «культуры или пола и расы». Подозреваю, что «удивление» будет слишком мягким словом для их реакции.

Оригинальный текст (англ.)

In fact, the entire idea of "white male science" reminds me, I"m afraid, of "Jewish physics". Perhaps it is another inadequacy of mine, but when I read a scientific paper, I can"t tell whether the author is white or is male. The same is true of discussion of work in class, the office, or somewhere else. I rather doubt that the non-white, non-male students, friends, and colleagues with whom I work would be much impressed with the doctrine that their thinking and understanding differ from "white male science" because of their "culture or gender and race." I suspect that "surprise" would not be quite the proper word for their reaction.

Политические взгляды

Важное место в жизни Хомского занимала политическая деятельность. Леворадикальные анархистские взгляды проявлялись уже в его ранних теоретических работах. Хомский остался одним из немногих западных интеллектуалов, которые, вступив в конце 1960-х гг. на путь леворадикального экстремизма («Американская власть и новые мандарины», 1969; «Войны с Азией», 1972; «Проблемы познания и свободы», 1971), сохраняет верность установкам и фразеологии новых левых («Права человека и американская внешняя политика», 1978; «Путь к новой холодной войне», 1982; «Культура терроризма», 1988, и другие). В многочисленных политических статьях он критиковал внешнюю и внутреннюю политику США, особенно резко выступал против войны во Вьетнаме. Хомский отказался платить налоги в знак протеста против военных расходов; с 1968 г. он был членом исполнительного комитета движения, призывавшего к гражданскому неповиновению в знак протеста против войны во Вьетнаме.

Отношение к Израилю

Со времени Шестидневной войны Хомский выступает с резкой критикой Государства Израиль («Мир на Ближнем Востоке?», 1974; «Роковой треугольник: США, Израиль и палестинцы», 1983). По мнению Хомского, «политика, которую Израиль проводил после 1967 года, была для него чрезвычайно опасной, а если заглядывать дальше в будущее, то просто самоубийственной» (журнал «Сион», 1977, №19). Считая пагубной ориентацию Израиля на союз с США, Хомский в соглашениях Осло усматривает происки мирового империализма. Выступления Хомского против политики Израиля снискали ему в еврейских кругах репутацию «еврея-антисемита», типичного представителя еврейских «самоненавистников».

Сам Хомский считает себя сионистом , хотя он отмечает, что его определение сионизма в наше время большинством рассматривается как антисионизм . Он утверждает, что такое расхождение во мнениях вызвано сдвигом (с 1940-х) в значении слова «сионизм». В интервью «C-Span Book TV» он заявил:

Я всегда поддерживал идею еврейской этнической родины в Палестине. Это не то же самое, что еврейское государство. Существуют сильные доводы в поддержку этнической родины, но должно ли там быть еврейское государство, или мусульманское государство, или христианское государство, или белое государство, - это совершенно другой вопрос.

Оригинальный текст (англ.)

I have always supported a Jewish ethnic homeland in Palestine. That is different from a Jewish state. There"s a strong case to be made for an ethnic homeland, but as to whether there should be a Jewish state, or a Muslim state, or a Christian state, or a white state - that"s entirely another matter.

ХОМСКИЙ, НОАМ (Chomsky, Noam Avram), или Ноэм Чомски, американский лингвист и общественный деятель. Родился в Филадельфии 7 декабря 1928. Его отец, Уильям Хомский, эмигрировал из России в 1913 и к моменту рождения сына был уже авторитетным ученым-гебраистом; впоследствии автор ряда известных монографий по изучению, преподаванию и истории иврита. С 1945 Хомский изучал в Пенсильванском университете лингвистику, математику и философию, находясь при этом под сильным влиянием (не только научным, но и политическим) своего учителя Зелига Хэрриса; как и Хэррис, Хомский считал и считает свои политические взгляды близкими к анархизму.

Первая крупная научная работа Хомского, магистерская диссертация Морфонология современного иврита (1951), осталась неопубликованной. Докторскую степень Хомский получил в Пенсильванском университете в 1955, однако большая часть исследований, положенных в основу диссертации (полностью опубликованной только в 1975 под названием Логическая структура лингвистической теории ) и его первой монографии Синтаксические структуры (Syntactic Structures , 1957, рус. пер. 1962), была выполнена в Гарвардском университете в 1951–1955. В том же 1955 ученый перешел в Массачусетский технологический институт, профессором которого он стал в 1962. Неоднократно читал лекции в крупнейших университетах США и других стран. Член Национальной академии наук США, Академии гуманитарных и точных наук, других научных ассоциаций, почетный доктор Чикагского, Пенсильванского и ряда других университетов, лауреат многих престижных научных премий.

Хомский – создатель системы грамматического описания, известной как генеративная (порождающая) грамматика; соответствующее течение лингвистической мысли часто называется генеративизмом. Основы его были сформулированы Хомским в середине 1950-х годов; в настоящее время генеративизм прошел уже более чем сорокалетний путь развития, успев приобрести всемирную популярность, в значительной мере утратить эту популярность на рубеже 1960-х и 1970-х годов под влиянием критики со стороны представителей «порождающей семантики» и восстановить свои позиции в 1980-х и 1990-х годах (см . ЛАКОФФ, ДЖОРДЖ).

За время своего существования генеративизм прошел несколько этапов. Наиболее крупные из них следующие.

1. Стандартная теория, подэтапами развития которой являются:

Модель «Синтактических структур», называемая так по имени первой монографии Хомского, в которой было реализовано представление о языке как механизме порождения бесконечного множества предложений с помощью конечного набора грамматических средств, для чего он предложил понятия глубинной (скрытой от непосредственного восприятия и порождаемой системой рекурсивных, т.е. могущих применяться многократно, правил) и поверхностной (непосредственно воспринимаемой) грамматических структур, а также трансформаций, описывающих переход от глубинных структур к поверхностным. Считается, что одной глубинной структуре могут соответствовать более одной поверхностных структур (например, пассивная конструкция Указ подписывается президентом выводится с помощью трансформации пассивизации из той же глубинной структуры, что и активная конструкция Президент подписывает указ ) и наоборот (так, неоднозначность Посещение родственников может быть утомительным описывается как результат совпадения поверхностных структур, восходящих к двум различным глубинным, в одной из которых родственники являются тем, кто посещает кого-то, а в другой – теми, кого кто-то посещает).

Модель «Аспектов», или стандартная теория, изложенная в книге Хомского Аспекты теории синтаксиса (Aspects of the Theory of Syntax , 1965, рус. пер. 1972) и представляющая собой прежде всего попытку введения в формальную модель семантического компонента – так называемых правил семантической интерпретации, приписывающих значение глубинным структурам. В «Аспектах» было введено противопоставление языковой компетенции (системы процессов порождения языковых высказываний) и употребления языка (performance), принята так называемая гипотеза Катца – Постала о сохранении смысла при трансформации, в связи с чем исключено понятие факультативной трансформации, а также введен аппарат синтаксических признаков, описывающих лексическую сочетаемость.

Расширенная стандартная теория, или «лексикализм», в которую был введен лексический компонент и многочисленные правила семантической интерпретации. Основные положения теории были изложены Хомским в статье Заметки о номинализации (Remarks on Nominalization , 1970).

2. Теория управления и связывания, формировавшаяся в течение 1970-х годов и в суммарном виде представленная в книге Хомского Лекции об управлении и связывании (Lectures on Government and Binding , 1981); по первым буквам английских слов она часто называется GB-теорией. Основным изменением при переходе к этой теории стал отказ от специфических правил, описывающих синтаксические структуры конкретных языков, и замена их некоторыми универсальными ограничениями. Все трансформации были заменены одной универсальной трансформацией перемещения. В рамках GB-теории были выделены частные модули (Х-штрих-теория, теория ограничивания, теория связывания, теория управления, теория падежа, Тета-теория), каждый из которых отвечает за свою часть грамматики, действует в соответствии со своими принципами и имеет ряд настраиваемых параметров, определяющих конкретно-языковую специфику. Поскольку понятия принципов и параметров сохранились и на следующем этапе развития генеративизма, иногда говорят о теории принципов и параметров как особой стадии, охватывающей второй и третий этапы генеративизма.

3. Минималистская программа, основные положения которой были изложены Хомским в нескольких статьях, собранных впоследствии в одноименной книге (The Minimalist Program , 1995). Эта программа (не модель и не теория) предполагает минимизацию языковых представлений и описание их взаимодействия с другими когнитивными системами, постулируя в языковом аппарате человека две главных подсистемы: лексикон и вычислительную систему, а также два интерфейса – фонетический и логический.

Аппарат и многие теоретические постулаты генеративизма за четыре десятилетия изменились почти до неузнаваемости; достаточно указать на то, что теория, в 1960-е годы называвшаяся чаще всего трансформационной и формулировавшаяся как система правил, в настоящее время ни понятия трансформации, ни даже понятия правила не использует. Из новейшей версии генеративизма были исключены и понятия глубинной и поверхностной структур, когда-то занимавшие центральное место в порождающей теории. Принято считать, что неизменными в генеративизме остались лишь постулаты о врожденности языковой способности человека, о единстве базовых принципов устройства различных языков, различающихся лишь установкой некоторых частных параметров, и об автономности грамматики. Это верно, но, во-первых, эти постулаты, в особенности первые два, отнюдь не являются отличительными чертами генеративизма; они, порой неявно, принимались во многих лингвистических теориях и раньше, а главное – есть основания полагать, что эти постулаты могут быть выведены из некоторых более общих соображений.

Реальным инвариантным ядром генеративизма Хомского является прежде всего так называемый методологический монизм, т.е. требование, в соответствии с которым объяснение во всех науках должно быть построено одинаково – по образцу естественных наук и прежде всего физики как их эталона. В качестве же законов природы выступают грамматические правила и принципы – автономный и невыводимый синтаксис (в широком понимании), задающий формальные структуры, которые, также по некоторым правилам, переводятся в звуковую форму и которым по определенным правилам приписывается значение.

Из методологического монизма вытекают и автономность синтаксиса (его ничем не надо объяснять), и постулат о врожденной языковой способности (она дана человеку в готовом виде так же, как ему даны законы природы), а из тезиса о врожденности естественным образом выводится тезис о глубинном единстве всех языков.

Генеративная теория Хомского, несомненно, представляет собой выдающееся интеллектуальное достижение. На первом (до своего кризиса рубежа 1960–1970-х годов) этапе она оказала огромное влияние на развитие формальных грамматик и вычислительной лингвистики, предоставив исследователям экономный и более мощный по сравнению с грамматиками непосредственных составляющих аппарат описания формальных языковых структур. Синтаксические структуры Хомского считается одним из трудов, заложивших основы современной когнитивной науки. В теоретическом плане генеративная теория ознаменовала собой радикальный разрыв с бихевиоризмом (Хомского, после его знаменитой полемики начала 1960-х годов с психологом-бихевиористом Б.Скиннером, признали «могильщиком бихевиоризма»). Хомский, говоря в эти годы об интеллектуальных корнях своих идей, всячески дистанцировался от дескриптивистского этапа в развитии лингвистики и апеллировал к далеким предшественникам – В. фон Гумбольдту, французским грамматистам Пор-Рояля и особенно Р.Декарту.

Хомский уже около двух десятилетий является самым знаменитым лингвистом мира; ему и его теории посвящено множество статей, ряд монографий и даже полнометражный документальный фильм, а развитие науки о языке в последней трети 20 в. многими авторами описывается как «хомскианская революция».

Следует заметить, что Хомский одним из первых объявил лингвистику частью когнитивной психологии – однако на практике как раз максимально автономизировал изучение языка, введя для этого представление о модульности человеческих когнитивных способностей и относительной независимости «модулей». Попытка соотнести языковую способность с другими когнитивными способностями человека появилась лишь в минималистской программе, а также в работах Р.Джэкендоффа (р. 1945), небезуспешно пытающегося на практике выстроить «мост» между генеративизмом и когнитивной лингвистикой.

Хомский пользуется в США широчайшей известностью как общественный деятель – критик внешней и внутренней политики США и мировой политики в целом, а также манипулятивной практики средств массовой информации. В годы Вьетнамской войны за участие в массовой манифестации Хомский был арестован (сидел в одной камере с Н.Мейлером). Социально-критические публикации Хомского столь же многочисленны, как и его лингвистические работы; среди них – Американская мощь и новые мандарины (American Power and the New Mandarins , 1969), Права человека и американская внешняя политика (Human Rights and American Foreign Policy , 1978), Политэкономия прав человека , в 2-х томах (с Э.Херманом, The Political Economy of Human Rights , 1979), Пираты и императоры: международный терроризм в реальном мире (Pirates and Emperors: International Terrorism in the Real World , 1986), Язык и политика (Language and Politics , 1989), Необходимые иллюзии: контроль над мыслью в демократических обществах (Necessary Illusions: Thought Control in a Democratic Society , 1989), Сдерживающая демократия (Deterring Democracy , 1992), Год 501: Конкиста продолжается (Year 501 : The Conquest Continues , 1993), Новый военный гуманизм: уроки Косово (The New Military Humanism: Lessons From Kosovo , 1999) и др. В последние годы Хомского часто называют в числе духовных лидеров антиглобализма.

Павел Паршин

Аврам Ноам Хомский (часто транскрибируется как Хомски или Чомски , англ. Avram Noam Chomsky [ˈnoʊm ˈtʃɒmski ]; 7 декабря , Филадельфия , штат Пенсильвания , США) - американский лингвист , политический публицист , философ и теоретик. Профессор лингвистики , автор классификации формальных языков , называемой иерархией Хомского . Его работы о порождающих грамматиках внесли значительный вклад в упадок бихевиоризма и содействовали развитию когнитивных наук . Помимо лингвистических работ, Хомский широко известен своими радикально -левыми политическими взглядами, а также критикой внешней политики правительства США . Сам Хомский называет себя либертарным социалистом и сторонником анархо-синдикализма .

Имя

Биография

В 1955 году Хомскому поступило предложение от (MIT), где с 1961 года он начал преподавать лингвистику.

Именно в это время он оказался вовлечённым в политику , примерно с 1964 года публично выступая против участия США во Вьетнамской войне . В Хомский опубликовал книгу-эссе о Вьетнамской войне «American Power and the New Mandarins» (Американская держава и новые мандарины). С этого времени Хомский стал широко известен благодаря своим политическим взглядам, выступлениям и ещё нескольким книгам по теме. Его взгляды, чаще всего классифицируемые как либертарный социализм , были широко поддержаны левыми и, одновременно, вызвали шквал критики со стороны всех других областей политического спектра. Несмотря на вовлечённость в политику, Хомский продолжает заниматься лингвистикой и преподаванием.

Вклад в лингвистику

Наиболее известная работа Хомского «Синтаксические структуры » () оказала огромное влияние на развитие науки о языке во всём мире; многие говорят о «хомскианской революции» в лингвистике (смене научной парадигмы в терминах Куна). Восприятие тех или иных идей созданной Хомским теории порождающей грамматики (генеративизма) ощущается даже в тех направлениях лингвистики, которые не принимают её основных положений и выступают с резкой критикой данной теории.

Со временем теория Хомского эволюционировала (так что о его теориях можно говорить и во множественном числе), но фундаментальное положение её, из которого, по мнению создателя, выводятся все прочие - о врождённом характере способности говорить на языке - оставалось незыблемым. Оно впервые высказано в ранней работе Хомского «Логическая структура лингвистической теории» 1955 года (переиздана в ), в которой он ввёл понятие трансформационной грамматики . Теория рассматривает выражения (последовательности слов), соответствующие абстрактным «поверхностным структурам», которые, в свою очередь, соответствуют ещё более абстрактным «глубинным структурам». (В современных версиях теории различия между поверхностными и глубинными структурами во многом стёрлись.) Трансформационные правила вместе со структурными правилами и принципами описывают как создание, так и интерпретацию выражений. С помощью конечного набора грамматических правил и понятий люди могут создать неограниченное количество предложений, в том числе создавать предложения, никем ранее не высказанные. Способность таким образом структурировать наши выражения является врождённой частью генетической программы людей. Мы практически не осознаём эти структурные принципы, как не осознаём большинства других своих биологических и когнитивных особенностей.

Недавние версии теории Хомского (такие, как «Минималистская программа ») содержат сильные утверждения об универсальной грамматике . Согласно его воззрениям, грамматические принципы, лежащие в основе языков, являются врождёнными и неизменными, а различия между языками мира могут быть объяснены в терминах параметрических установок мозга, которые можно сравнить с переключателями. Исходя из этой точки зрения, ребёнку для изучения языка необходимо только выучить лексические единицы (то есть слова) и морфемы , а также определить необходимые значения параметров, что делается на основе нескольких ключевых примеров.

Такой подход, по мысли Хомского, объясняет удивительную скорость, с которой дети изучают языки, схожие этапы изучения языка ребёнком вне зависимости от конкретного языка, а также типы характерных ошибок, которые делают дети, усваивающие родной язык, в то время как другие, казалось бы, логичные ошибки, не случаются. По мнению Хомского, невозникновение или возникновение таких ошибок свидетельствует об используемом методе: общем (врождённом) или зависящем от конкретного языка.

Идеи Хомского имели большое влияние на учёных, исследующих процесс усвоения языка детьми, хотя некоторые из них с этими идеями и не согласны, следуя эмерджионистским или коннективистским теориям, которые основываются на попытках объяснения общих процессов обработки информации мозгом. Впрочем, практически все теории, объясняющие процесс усвоения языка, пока являются спорными, и проверка теорий Хомского (как и других теорий) продолжается.

Вклад в психологию

Работы Ноама Хомского оказали значительное влияние на современную психологию . С точки зрения Хомского лингвистика является разделом когнитивной психологии . Его работа «Синтаксические структуры » помогла установить новую связь между лингвистикой и когнитивной психологией и легла в основу психолингвистики . Его теория универсальной грамматики была воспринята многими как критика устоявшихся в то время теорий бихевиоризма .

В 1959 году Хомский публикует критику работы Б. Ф. Скиннера «Вербальное поведение» .

Эта работа во многом проложила путь когнитивной революции, смены основной парадигмы американской психологии с бихевиоральной на когнитивную . Хомский отмечает, что бесконечное количество предложений, которые может строить человек, является веским основанием отвергать бихевиористкую концепцию обучения языку посредством подкрепления (закрепления) условного рефлекса . Дети младшего возраста могут складывать новые предложения, которые не были подкреплены прошлым поведенческим опытом. Понимание языка обусловлено не столько прошлым опытом поведения, сколько так называемым механизмом усвоения языка (Language Acquisition Device - LAD), являющимся внутренней структурой психики человека. Механизм усвоения языка определяет объём допустимых грамматических конструкций и помогает ребёнку осваивать новые грамматические конструкции из услышанной им речи .

Взгляд на критику научной культуры

Хомский в корне не согласен с деконструкционистской и постмодернистской критикой науки:

Я провёл значительную часть моей жизни в работе над такими вопросами, используя единственные известные мне методы; те методы, которые осуждаются здесь как «наука», «рационализм», «логика» и так далее. Поэтому я читал различные работы, питая надежду, что они позволят мне «переступить» эти ограничения или, может быть, предложат совершенно другой курс. Боюсь, я был разочарован. Возможно, это моя собственная ограниченность. Достаточно часто «мои глаза тускнеют», когда я читаю многосложные рассуждения на темы постструктурализма и постмодернизма; то, что я понимаю, - это или в значительной степени трюизм , или ошибка, - но это лишь часть всего текста. Действительно, существует множество других вещей, которые я не понимаю, например, статьи по современной математике или физические журналы. Но здесь есть разница. Во втором случае я знаю, как прийти к пониманию, и делал это в особенно интересных для меня случаях; и я знаю, что люди из этих областей могут объяснить мне содержание с учётом моего уровня, так что я могу достичь желаемого понимания (пусть частичного). Напротив, похоже, никто не может объяснить мне, почему современный пост-то-или-это не является (по большей части) трюизмом, ошибкой или тарабарщиной, и я не знаю, как поступать дальше .

Оригинальный текст (англ.)

I have spent a lot of my life working on questions such as these, using the only methods I know of; those condemned here as "science", "rationality", "logic" and so on. I therefore read the papers with some hope that they would help me "transcend" these limitations, or perhaps suggest an entirely different course. I"m afraid I was disappointed. Admittedly, that may be my own limitation. Quite regularly, "my eyes glaze over" when I read polysyllabic discourse on the themes of poststructuralism and postmodernism; what I understand is largely truism or error, but that is only a fraction of the total word count. True, there are lots of other things I don"t understand: the articles in the current issues of math and physics journals, for example. But there is a difference. In the latter case, I know how to get to understand them, and have done so, in cases of particular interest to me; and I also know that people in these fields can explain the contents to me at my level, so that I can gain what (partial) understanding I may want. In contrast, no one seems to be able to explain to me why the latest post-this-and-that is (for the most part) other than truism, error, or gibberish, and I do not know how to proceed.

Хомский отмечает, что критика «науки белых мужчин» имеет много общего с антисемитскими , политически мотивированными атаками нацистов против «еврейской физики » во время существования движения «Deutsche Physik », направленными на очернение результатов, полученных учёными-евреями:

Фактически, сама идея «науки белых мужчин», боюсь, напоминает мне «еврейскую физику ». Возможно, это ещё один мой недостаток, но когда я читаю научную работу, я не могу сказать, является ли автор белым и мужчина ли он. Это же справедливо в отношении обсуждения работы в классе, в офисе или где-нибудь ещё. Я сильно сомневаюсь, что небелые, немужского пола студенты, друзья и коллеги, с которыми я работал, были бы сильно впечатлены доктриной, согласно которой их мышление и понимание отличается от «науки белых мужчин» из-за их «культуры или пола и расы». Подозреваю, что «удивление» будет слишком мягким словом для их реакции .

Оригинальный текст (англ.)

In fact, the entire idea of "white male science" reminds me, I"m afraid, of "Jewish physics". Perhaps it is another inadequacy of mine, but when I read a scientific paper, I can"t tell whether the author is white or is male. The same is true of discussion of work in class, the office, or somewhere else. I rather doubt that the non-white, non-male students, friends, and colleagues with whom I work would be much impressed with the doctrine that their thinking and understanding differ from "white male science" because of their "culture or gender and race." I suspect that "surprise" would not be quite the proper word for their reaction.

Политические взгляды

Я всегда поддерживал идею еврейской этнической родины в Палестине. Это не то же самое, что еврейское государство. Существуют сильные доводы в поддержку этнической родины, но должно ли там быть еврейское государство, или мусульманское государство, или христианское государство, или белое государство, - это совершенно другой вопрос.

Оригинальный текст (англ.)

I have always supported a Jewish ethnic homeland in Palestine. That is different from a Jewish state. There"s a strong case to be made for an ethnic homeland, but as to whether there should be a Jewish state, or a Muslim state, or a Christian state, or a white state - that"s entirely another matter.

В целом, Хомский не сторонник политических званий и категорий, и предпочитает, чтобы его взгляды говорили сами за себя. Его политическая активность заключается, в основном, в написании журнальных статей и книг, а также в публичных выступлениях. Сегодня он один из самых известных левых деятелей, особенно среди учёных и студентов университетов. Хомский часто путешествует по США , Европе и другим странам.

Хомский был одним из главных ораторов на Всемирном социальном форуме 2002 года .

Хомский о терроризме

Критика политики США

Хомский является последовательным критиком правительств США и их политики . Он указывает две причины своего особого внимания к США. Во-первых, это его страна и его правительство , поэтому работа по изучению и критике именно их будет иметь больший эффект. Во-вторых, США являются единственной на текущей момент сверхдержавой, и поэтому ведут агрессивную политику, как и все сверхдержавы. Впрочем, Хомский бегло критиковал и соперников США, таких, как Советский Союз .

Одним из ключевых устремлений сверхдержав, по утверждению Хомского, является организация и реорганизация окружающего мира в собственных интересах с использованием военных и экономических средств. Так, США вступили во Вьетнамскую войну и включающий её Индокитайский конфликт из-за того, что Вьетнам , или, точнее, его часть, вышла из американской экономической системы. Хомский также критиковал вмешательство США в дела центрально- и южноамериканских стран и военную поддержку Израиля , Саудовской Аравии и Турции .

Хомский постоянно акцентирует внимание на своей теории, согласно которой большая часть американской внешней политики базируется на «угрозе хорошего примера» (что он считает другим названием теории домино). «Угроза хорошего примера» заключается в том, что какая-либо страна могла бы успешно развиваться вне сферы влияния США, таким образом предоставляя ещё одну работающую модель для других стран, в том числе тех, в которых США сильно заинтересованы экономически. Это, по утверждению Хомского, неоднократно побуждало США к интервенции для подавления «независимого развития, невзирая на идеологию» даже в регионах мира, где у США нет значительных экономических, или связанных с национальной безопасностью, интересов. В одной из своих наиболее известных работ «Чего действительно хочет Дядя Сэм» Хомский использовал именно эту теорию для объяснения вторжений США в Гватемалу , Лаос , Никарагуа и Гренаду .

Хомский считает, что политика США времён «Холодной войны » объяснялась не только антисоветской паранойей , но в большей мере желанием сохранить идеологическое и экономическое доминирование в мире. Как он написал в «Дяде Сэме»: «Чего США действительно хотят, так это стабильности , что означает безопасность для верхушки общества и крупных зарубежных предприятий».

Взгляды на социализм

Хомский является непримиримым оппозиционером к (его словами) «корпоративно-государственному капитализму » , практикуемому США и их союзниками. Он - сторонник анархических (либертарно-социалистических) идей Михаила Бакунина , требующих экономической свободы, а также «контроля за производством самими трудящимися, а не владельцами и управляющими, которые стоят над ними и контролируют все решения». Хомский называет это «настоящим социализмом» и считает социализм в духе СССР похожим (в терминах «тоталитарного контроля») на капитализм в духе США, утверждая, что обе системы базируются на различных типах и уровнях контроля, а не на организации и эффективности. В защиту этого тезиса он иногда отмечает, что философия научного управления Ф. У. Тейлора явилась организационным базисом как для советской индустриализации, так и для корпоративной Америки.

Хомский отмечает, что замечания Бакунина о тоталитарном государстве явились предсказанием грядущего советского «казарменного социализма ». Он повторяет слова Бакунина: «…через год … революция станет хуже, чем сам царь», апеллируя к той идее, что тираническое советское государство явилось естественным следствием большевистской идеологии государственного контроля. Хомский определяет советский коммунизм как «ложный социализм» и утверждает, что, вопреки общему мнению, распад СССР следует рассматривать как «маленькую победу социализма», а не капитализма.

В книге «For Reasons of State» Хомский отстаивает идею о том, что вместо капиталистической системы, в которой люди - «рабы зарплаты», и вместо авторитарной системы, в которой решения принимаются централизованно, общество может функционировать без оплачиваемого труда. Он говорит, что люди должны быть свободны выполнять ту работу, которую сами выбрали. Тогда они смогут поступать в соответствии со своими желаниями, а свободно выбранная работа будет и «наградой самой по себе» и «социально полезной». Общество существовало бы в состоянии мирной анархии , без государства или других управленческих институтов. Работа, которая принципиально неприятна всем, если такая найдётся, распределялась бы между всеми членами общества.

Звания и награды

Distinguished Scientific Contribution Award от Американской психологической ассоциации
Премия Dorothy Eldridge Peacemaker
Carl-von-Ossietzky-Preis für Zeitgeschichte und Politik (2004)
Thomas Merton Award (2010)
Erich-Fromm-Preis (2010)

Почётный доктор (DLitt) Сент-Эндрюсского университета (2012)

Библиография

(на сайте ).

«Морфонология современного иврита» (Morphophonemics of Modern Hebrew ) (1951)
«Синтаксические структуры » (Syntactic Structures ) (1957)
«» (Aspects of the Theory of Syntax ) (1965)
«Лингвистика Декарта» (1966)
«Американская мощь и новые мандарины» (American Power and the New Mandarins ) (1969)
«Проблема знания и свободы» (1971)
«Правила и репрезентации» (1980)
«Знание и язык» (1986)
«Язык и политика» (1988)
«Необходимые иллюзии: контроль над мыслью в демократических обществах» (Necessary Illusions: Thought Control in a Democratic Society ) (1989)
«Сдерживающая демократия» (Deterring Democracy ) (1992)
«Язык и мысль» (1994)
«Минималистская программа» (The Minimalist Program ) (1995)
«Классовая война: интервью с Дэвидом Барзамяном» (Class Warfare: Inteгviews with David Baгsamian ) (1996)
«Новый военный гуманизм: уроки Косова» (The New Military Humanism: Lessons from Kosovo ) (1999)
«Прибыль на людях. Неолиберализм и мировой порядок » (Profit over People: Neoliberalism and Global Order ) (1999)
«Гегемония или борьба за выживание: стремление США к мировому господству» (Hegemony or Survival: America’s Quest for Global Dominance ) (2003)
Ноам Хомский. Создавая будущее: Оккупации, вторжения, имперское мышление и стабильность = Making The Future. Occupations, Interventions, Empire and Resistance. - М .: Альпина нон-фикшн , 2015. - 316 с. - ISBN 978-5-91671-361-9 .

Фильмография

«Manufacturing Consent: The Political Economy of the Mass Media (англ.) русск. » (1988)
«Manufacturing Consent: Noam Chomsky and the Media (англ.) русск. » (1992)
«Last Party 2000» (2001)
«Power and Terror: Noam Chomsky in Our Times» (2002)
«Distorted Morality-America’s War On Terror?» (2003)
«Noam Chomsky: Rebel Without a Pause» (2003)
«Peace, Propaganda & the Promised Land (англ.) русск. » (2004)
«On Power, Dissent and Racism: A discussion with Noam Chomsky» (2004)
«Lake of Fire (англ.) русск. » (2006)
«American Feud: A History of Conservatives and Liberals (англ.) русск. » (2008)
«Chomsky & Cie» (2008)
«An Inconvenient Tax (англ.) русск. » (2009)
«The Money Fix» (2009)
«Pax Americana and the Weaponization of Space (англ.) русск. » (2010)
«Article 12: Waking up in a surveillance society» (2010)
«Is the Man Who Is Tall Happy?: An Animated Conversation with Noam Chomsky» (2013)

Публицистика

(«4th Media»), 8.01.2012
(«Tom Dispatch»), 14.02.2012
(«Tom Dispatch»), 15.02.2012
(«Noam Chomsky: Who Owns the Earth?», «The New York Times »), 2013

См. также

Напишите отзыв о статье "Хомский, Ноам"

Примечания

Отрывок, характеризующий Хомский, Ноам

Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.

Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.

Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.

Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.

После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.

Холмский ученый лингвист. Хомский Ноам: цитаты. Обращение к гражданам как к маленьким детям

Читайте также

Углубляемся

Читайте по теме

Ссылки на источники

Имя

Биография

Взгляд на критику научной культуры

Политические взгляды

Отношение к Израилю

Имя

Биография

Вклад в лингвистику

Вклад в психологию

Взгляд на критику научной культуры

Политические взгляды

Хомский о терроризме

Критика политики США

Взгляды на социализм

Звания и награды

Библиография

Фильмография

Публицистика

См. также

Напишите отзыв о статье "Хомский, Ноам"

Примечания

Отрывок, характеризующий Хомский, Ноам

Похожие статьи

Вопросы, которые следует себе задать, вытянув Туз Пентаклей

Снежная лавина к чему снится

Пшеница: к чему снится сон

Связь с умершими родственниками: как правильно поминать умерших родственников, как попросить у них помощи?

Какие страдания перенес христос, умирая за наши грехи

Баптисты – кто они такие, и какие цели они преследуют

Подпишитесь на новости